Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]
Просто документ, правда, с циферкой.
doc1.doc
Я смотрела на экран монитора и думала о том, что проще всего, наверное, мне сейчас выключить компьютер и положить дискету на место.
В нижний ящик письменного стола, рядом с ножом.
А самой привести себя в порядок и ждать его, сидеть за накрытым столом, смотреть на курицу и ждать, когда он позвонит в дверь.
Документ был без названия, он был на дискете один и все это мне не нравилось.
У моего мужа не было привычки хранить что–то на дискетах.
Да и компьютером он пользовался дома лишь тогда, когда надо было что–то срочно доделать, что–то такое, чего он не успел на работе.
Дом не был местом для работы, дом был местом, где он отдыхал от нее и где была я.
Я смотрела на экран монитора и думала, что может быть скрыто под этим именем — doc1.doc
А скрыто могло быть все, начиная с какого–нибудь коммерческого предложения и заканчивая…
Моя фантазия не может даже представить, чем заканчивая. Надо знать моего мужа так, как знаю его я, чтобы понять, чего не может быть в этом документе.
Там не может быть ничего секретного и сверхсекретного. Мой муж не занимается такими делами.
Там не может быть очень важных финансовых расчетов и подсчетов — он никогда не станет хранить это дома.
Там не могут быть письма к любовнице, даже если она у него есть.
У него просто нет ни желания, ни времени писать такие письма.
Там не может быть вообще ничего, что могло бы ответить на главный для меня вопрос — отчего он хочет меня убить.
И поэтому мне надо сейчас вынуть дискету и выключить компьютер, но я этого не делаю.
Я дважды щелкаю мышкой на doc1.doc и тянусь за сигаретой.
Мне плевать, на то, что я курю в его кабинете. В конце концов, я уже восемь лет живу с ним под одной крышей и сплю в одной кровати.
И мне не просто любопытно, мне безумно хочется узнать, что это за документ.
Ведь просто так он ни за что не стал бы хранить дискету в нижнем ящике стола, тем более, рядом с ножом, нижний ящик — это то место, куда даже в теории я могла бы залезть только специально. К примеру, делая обыск. Как сегодня. То есть, когда теория обернулась практикой.
На экране появляется текст.
Он без названия.
И его не очень много — всего несколько страничек, примерно семь тысяч знаков, а может, восемь.
Можно проверить, но мне не хочется.
Но мне хочется прочитать этот текст, хотя времени у меня все меньше и меньше.
Я пробегаю глазами первое предложение и на меня нападает столбняк. Я сижу в кресле у монитора, в халате, с голой грудью, в левой руке у меня сигарета и на меня напал столбняк.
Я ошарашена, я изумлена.
Я могла ждать всего, чего угодно.
От финансовых документов до писем к любовнице, которая то ли есть, то ли нет, но я об этом ничего не знаю, как когда–то и про меня не знали какое–то время.
Но этого я ожидать не могла.
Потому что мой муж в принципе никогда и ничего не читает.
Я говорю о книгах.
О том, что называют художественной литературой, то есть прозой.
А первая же прочитанная строчка говорит мне о том, что это проза.
И я изумлена, хотя можно предположить вообще невероятное: мой муж сам написал все эти то ли семь, то ли восемь тысяч знаков, но это действительно — самое невероятное.
Потому что даже писем он не пишет, за восемь лет я в этом убедилась.
Он не читает ничего, что не имеет отношения к его делу, к тому, чем он зарабатывает на жизнь.
То есть, к его бизнесу.
Он хороший бизнесмен, он отличный менеджер, но он не читатель. Впрочем, как и не писатель.
Он старше меня на четыре года, ему только что исполнилось сорок.
Он не лысеет, хотя у него уже есть седые волосы.
У него жесткое лицо с твердым подбородком и он любит носить затемненные очки.
У него сильные и нежные руки, и он потрясающий любовник.
Он не играет в теннис, машину водит по необходимости, любит серые рубашки и неброские галстуки.
Сносно относится к рыбной ловле, зато терпеть не может охоту и игру в карты, например, в преферанс.
А больше всего обожает подводное плаванье, или — говоря модным словом — дайвинг. Как и вообще все, что связано с морем.
Поэтому дважды в год мы куда–нибудь ездим, в теплые края.
В Испанию, Грецию, Португалию.
Израиль, Турцию, Египет.
Ему очень хочется в более экзотические места, но пока мы смогли себе позволить лишь Таиланд.
Точнее, он смог позволить нам лишь Таиланд.
Хотя сам предпочел бы Мальдивские острова или Карибы.
Но это дорого, надо подождать, пока он заработает.
И я жду и смотрю на то, как он делает это, по десять, а то и двенадцать часов в сутки.
То есть, я смотрю на закрытую дверь, в которую он уходит утром и возвращается вечером.
И все бы хорошо, вот только отчего–то он решил меня убить и это меняет все.
И навряд ли мы когда–нибудь поедем на Мальдивы или опять в тот же самый Таиланд.
На маленьком островке возле Патайи мы, кстати, провели целых три дня. Сняли бунгало и прожили три дня, вдвоем. Через три дня за нами приплыли на лодке и мы вернулись обратно, в тот самый отель, из которого и уплыли на остров.
Эти три дня мне приходилось готовить, и это мне не понравилось, потому что готовить дома — это одно, а готовить на островке возле Патайи — совсем другое.
Он занимался дайвингом, а я готовила и занималась с ним любовью. И загорала. Полностью обнаженной, абсолютно голой. Это было в конце февраля, дома было за минус двадцать, на островке — плюс двадцать семь. Временами солнце скрывалось за какой–то странной серой пеленой, но все равно припекало. То есть, жарило. Обжигало.
Я намазывалась кремом, лицо, шею, грудь, живот, ноги.
Потом просила его намазать мне спину.
Он втирал в меня крем и при этом особенно тщательно растирал попу.
Натирал, массировал, ласкал своими сильными руками.
Он — мачо, есть такое слово.
Я бы даже сказала, мачо натуралис.
То есть, не просто мужчина, вдвойне мужчина, втройне и так далее.
Такой биологический вид, который начинает знакомство, насилуя тебя в ванной.
И ты получаешь от этого удовольствие.
Как и от того, что он заставляет тебя загорать топлесс, хотя ты и стесняешься. Как это было в Испании, когда он просто содрал с меня лифчик купальника и сказал: — Смотри, они почти все так делают…
И я перестала стесняться, и начала загорать топлесс.
А в Таиланде — вообще без всего.
Но сейчас я смотрю на экран монитора и ничего не понимаю, потому что могу представить его занимающимся чем угодно, но только не пишущим прозу.
И не читающим ее.
Какой–то рассказ без названия о том, что один стареющий мужчина начал слишком часто задумываться о смерти.
Он шел по улице и думал о том, что жизнь проходит.
Он сидел на работе и думал о том же.
Он смотрел на женщин и понимал, что как много тех, кого он не успел и не успеет полюбить.
Он думал об этом, делая деньги, и думал об этом, их тратя.
Очень сентиментальный рассказ, мачо–мужчины таких не пишут и не читают.
А на второй странице в рассказе появилась женщина.
Молодая женщина, с которой герой познакомился на какой–то вечеринке.
То ли дне рождения приятеля, то ли на презентации.
Особого акцента на месте знакомства сделано не было — именно так, то ли дне рождения, то ли презентации.
Молодая женщина разговорилась с ним, попивая мартини в укромном уголке у зашторенного окна.
Он пил виски.
Мой муж, между прочим, тоже пьет только виски, сегодня вечером, когда он вернется домой и я буду кормить его курицей, запеченной в пергаменте, он плеснет себе пару порций, не больше.
Но его никак нельзя назвать стареющим мужчиной с сентиментальным сердцем.
И нахождение этого произведения на этой дискете, как и ее присутствие в нижнем ящике его стола, рядом с хорошо заточенным ножом, мне абсолютно не ясно.
Естественно, что после вечеринки молодая женщина отправляется вместе со стареющим мужчиной. К нему домой. В его одинокую берлогу, где они предаются радостям плоти.
Все безмерно банально и тоскливо, но от чего–то щемит сердце. Она молода и порочна, он не молод и чувствует, что жизнь подходит к концу. Они занимаются любовью, а потом засыпают.
Почти одновременно, что меня, почему–то, радует.
Мы с ним засыпаем по другому, особенно, после любви.
Я всегда делаю это первой.
И потом — я никогда не прошу у него того, что называется «ласками post coitus», то есть «ласками после сношения».
Хотя вначале мне очень хотелось, чтобы это было.
Когда мы только что начали жить вместе, и не надо было ни от кого скрываться, и можно было делать все, что только взбредало в голову. Никого не стесняясь.
Но у него возбуждение не заканчивалось в тот момент, когда он кончал. Впрочем, и сейчас это точно так же.
